Окончание. Начало читайте в предыдущем номере.
{{direct}}«Предоставление гарантий Румынии расходится с пожеланием Советского правительства»В еще более острой форме происходило (и столь же безрезультатно завершилось) обсуждение «румынского вопроса». В конце июня 1940 года Москва заявила о своих претензиях на территорию Буковины (пограничная с Украиной область севера Румынии в верховьях реки Прут).
До начала Первой мировой войны эта территория входила в состав империи Габсбургов (Австро-Венгрии), а в секретном советско-германском протоколе о разделе сфер влияния в Восточной Европе от 23 августа 1939 года о ней не было сказано ни слова. Новые требования Сталина вызвали крайнее раздражение в Берлине. После короткой, но уже отнюдь не дружественной дискуссии стороны сошлись на том, что Советский Союз ограничивает свои притязания лишь северной частью Буковины (Черновицкая область современной Украины). Явно обозначившийся интерес Сталина к Румынии, то есть к единственной (не считая СССР, разумеется) стране Европы, в которой Германия могла получить нефть в потребных для ведения войны количествах, крайне обеспокоил Гитлера. Кульминацией обострения советско-германских отношений осенью 1940 года стал так называемый второй Венский арбитраж. 30 августа 1940 года в Вене в течение одного дня был решен многовековой спор о Трансильвании. Под давлением Германии и Италии румынское руководство согласилось передать северную часть Трансильвании (43,5 тыс. кв. км с населением 2,5 млн человек) Венгрии. В обмен на проявленную уступчивость маршал Антонеску получил от стран фашистской «оси» официальные гарантии неприкосновенности оставшейся территории Румынии. Советское руководство немедленно выразило свой самый решительный протест. Уже на следующий день, 31 августа 1940 года Молотов заявил послу Шуленбургу, что «Германское правительство нарушило статью 3 Договора о ненападении от 23.08.1939 г., где говорится о консультации в вопросах, интересующих обе стороны. Германское правительство нарушило эту статью, не проконсультировавшись с Советским правительством в вопросе, который не может не затрагивать интересы СССР, т. к. дело идет о двух пограничных Советскому Союзу государствах». “Германия, Италия и СССР договариваются выработать и провести в жизнь необходимые военные и дипломатические меры”9 сентября 1940 года Молотов еще более конкретно объяснил Шуленбургу, в чем заключаются «интересы СССР», нарушенные «Венским арбитражем». Разумеется, проблема была не в том, что замок легендарного трансильванского вампира Дракулы в очередной раз «сменил прописку» – с румынской на венгерскую. Оказывается, неизменно миролюбивому Советскому Союзу чем-то мешали гарантии неприкосновенности румынской территории, данные Германией: «Тов. Молотов заявил Шуленбургу, что Советское правительство, идя навстречу Германскому правительству, сократило свои претензии к Румынии и ограничило их в отношении Буковины только ее северной частью. Но тогда же тов. Молотовым было заявлено, что при постановке при соответствующих условиях вопроса о Южной Буковине мы надеемся, что Германское правительство поддержит нас в этом вопросе. Предоставление гарантий Румынии расходится с этим пожеланием Советского правительства». И это еще не все. 21 сентября Молотов вызвал Шуленбурга и вручил ему «памятную записку» относительно несоблюдения германским правительством статьи 3-й Договора о ненападении: «Советское правительство не может также не обратить внимания на то обстоятельство, что дачей Румынии гарантий в отношении ее государственной территории был дан повод утверждать, что этот акт Германского правительства направлен против СССР. Как известно, такого рода утверждения действительно получили значительное распространение...» Вконец растерявшийся Шуленбург начал лепетать что-то совсем уже несвязное: «Шуленбург говорит, что с самого начала разрешения бессарабского вопроса создалось такое впечатление, что СССР не имеет претензий к Румынии…Что же касается Южной Буковины, то это, возможно, его вина, что он не совсем понял постановку вопроса. Тов. Молотов заявляет, что если для Германии статья 3-я Договора о ненападении представляет неудобства и стеснения, то Советское правительство готово обсудить вопрос об изменении или отмене данной статьи договора, но пока она существует… Шуленбург поспешно говорит, что это несчастный случай и что об этом не может быть и речи…» «Несчастный случай» получил свое дальнейшее развитие в ходе переговоров с Гитлером в Берлине. 13 ноября Молотов обратился к румынскому вопросу: «…Что касается Буковины, то, хотя это и не было предусмотрено дополнительным протоколом, СССР сделал уступку Германии и временно отказался от Южной Буковины (подчеркнуто мной. – М. С.), ограничившись Северной Буковиной, но сделал при этом свою оговорку, что СССР надеется, что в свое время Германия учтет заинтересованность Советского Союза в Южной Буковине. СССР до сих пор не получил от Германии отрицательного ответа на высказанное им пожелание, но Германия вместо такого ответа гарантировала всю территорию Румынии, забыв об указанной нашей заинтересованности и вообще дав эти гарантии без консультации с СССР и в нарушение интересов СССР». Коллаж Андрея СедыхОт новой советско-румынской границы до центра нефтедобывающего района Плоешти оставалось менее 200 км. Это меньше радиуса действия любого боевого самолета советских ВВС того времени (включая легкие истребители И-16 и И-153, не говоря уже про бомбардировщики любых типов). В отличие от графа Шуленбурга Гитлер оценил ситуацию вполне адекватно: «Фюрер ответил, что если только часть Буковины останется за Россией, то и это будет значительной уступкой со стороны Германии. В соответствии с устным соглашением бывшая австрийская территория должна войти в германскую сферу влияния. Кроме того, территории, вошедшие в русскую зону, были поименно названы, например, Бессарабия. Относительно Буковины в соглашении не было сказано ни единого слова… Для того, чтобы германо-русское сотрудничество принесло в будущем положительные результаты, советское правительство должно понять, что Германия не на жизнь, а на смерть вовлечена в борьбу, которая при всех обстоятельствах должна быть доведена до успешного конца. Необходимый для этого ряд предпосылок, зависящих от экономических и военных факторов, Германия хочет обеспечить себе любыми средствами…» «Беседы не дали желательных результатов»Во втором часу ночи 14 ноября 1940 года в Москву ушло следующее сообщение: «Сталину. Сегодня, 13 ноября, состоялась беседа с Гитлером три с половиной часа и после обеда, сверх программных бесед, трехчасовая беседа с Риббентропом… Обе беседы не дали желательных результатов. Главное время с Гитлером ушло на финский вопрос. Гитлер заявил, что подтверждает прошлогоднее соглашение, но Германия заявляет, что она заинтересована в сохранении мира на Балтийском море. Мое указание, что в прошлом году никаких оговорок не делалось по этому вопросу, не опровергалось, но и не имело влияния…» Расставание бывших друзей было весьма холодным. Риббентроп в завершение своей последней беседы с Молотовым попытался было смягчить возникшую враждебность: «Основной вопрос заключается в том, готов ли Советский Союз и в состоянии ли он сотрудничать с нами в деле ликвидации Британской империи… Интересы Советского Союза и Германии требуют, чтобы партнеры стояли не друг против друга, а спина к спине с тем, чтобы поддержать друг друга в своих устремлениях… В сравнении с этими большими и главными вопросами все остальные являются абсолютно незначительными и будут автоматически урегулированы сразу же после того, как будет достигнута общая договоренность…» На предложение «стать спина к спине с тем, чтобы поддержать друг друга» товарищ Молотов ответил шуткой весьма двусмысленного сорта: «Немцы считают войну с Англией уже выигранной. Если, как было сказано по другому поводу, Германия ведет войну против Англии не на жизнь, а на смерть, то ему не остается ничего другого, как предположить, что Германия ведет борьбу «на жизнь», а Англия – «на смерть». И в заключение добавил: «Прежде чем приступить к решению новых задач, нужно закончить то, что уже было начато». На том и разошлись. Осталось только изобразить «хорошую мину при плохой игре». Газета «Правда» 15 ноября 1940 года сообщила, что «обмен мнений протекал в атмосфере взаимного доверия и установил взаимное понимание по всем важнейшим вопросам». МИД Германии разослал в дипломатические миссии циркулярное письмо, в котором утверждалось, что «все предположения относительно мнимого советско-германского конфликта являются плодами фантазии и все спекуляции врагов об ухудшении доверительных и дружеских германо-русских отношений основаны на самообмане». Увы, дальнейшие события со всей определенностью показали, что лишь на самообмане могла быть основана такая оценка итогов берлинских переговоров… Почему же сговор двух тоталитарных диктаторов, столь быстро и эффектно осуществленный в августе 1939-го, не удалось повторить в ноябре 1940 года? Традиционная версия советской историографии хорошо известна: Гитлер «попытался втянуть» неизменно миролюбивое, чуждое империалистической политике советское правительство в соглашение о разделе Британской империи; товарищ Молотов гневно и решительно отверг эту провокацию и, напротив, потребовал от Гитлера прекратить враждебные Советскому Союзу происки у южных и северных границ СССР. Отстаивать эту версию требовалось также «гневно и решительно», ибо уже 22 июня 1941 года (в меморандуме германского МИДа и в радиовыступлении Гитлера) основное содержание берлинских переговоров было предано гласности, причем очень «близко к тексту». Затем, в 1948 году сохранившийся в архивах поверженной Германии подлинный текст предложений советского правительства, которые Молотов передал послу Шуленбургу 25 ноября 1940 года, был опубликован в знаменитом сборнике Госдепартамента США Nazi-Soviet Relations («Взаимоотношения Советского Союза и нацистов»). Без малого полвека советская пропаганда (и советская «историческая наука» как ее составная часть) яростно обличала буржуазных фальсификаторов истории; затем, после получения команды «отбой», в Архиве президента РФ (ф. 3, оп. 64, д. 675, л. 108) внезапно обнаружился оригинальный машинописный текст да еще и с надписью: «Передано г. Шуленбургу мною 25 ноября 1940 г.». И подпись – В. Молотов. От участия в совместном с фашистами переделе мира правительство СССР «отказалось» следующим образом: «СССР согласен принять в основном проект Пакта четырех держав об их политическом сотрудничестве и экономической взаимопомощи, изложенный г. Риббентропом в его беседе с В. М. Молотовым в Берлине 13 ноября 1940 года и состоящий из 4 пунктов, при следующих условиях: 1. Если германские войска будут теперь же выведены из Финляндии, представляющей сферу влияния СССР согласно советско-германского соглашения 1939 года, причем СССР обязывается обеспечить мирные отношения с Финляндией, а также экономические интересы Германии в Финляндии (вывоз леса, никеля); 2. Если в ближайшие месяцы будет обеспечена безопасность СССР в Проливах путем заключения пакта взаимопомощи между СССР и Болгарией, находящейся по своему географическому положению в сфере безопасности черноморских границ СССР, и организации военной и военно-морской базы СССР в районе Босфора и Дарданелл на началах долгосрочной аренды; 3. Если центром тяжести аспирации (проникновения, продвижения. – М. С.) СССР будет признан район к югу от Батума и Баку в общем направлении к Персидскому заливу; 4. Если Япония откажется от своих концессионных прав по углю и нефти на Северном Сахалине на условиях справедливой компенсации. Сообразно с изложенным должен быть изменен проект протокола к Договору 4-х держав, представленный г. Риббентропом о разграничении сфер влияния, в духе определения центра тяжести аспирации СССР на юге от Батума и Баку в общем направлении к Персидскому заливу. Точно так же должен быть изменен изложенный г. Риббентропом проект протокола – Соглашения между Германией, Италией и СССР и Турцией в духе обеспечения военной и военно-морской базы СССР у Босфора и Дарданелл на началах долгосрочной аренды с гарантией 3-х держав независимости и территории Турции в случае, если Турция согласится присоединиться к четырем державам. В этом протоколе должно быть предусмотрено, что в случае отказа Турции присоединиться к четырем державам Германия, Италия и СССР договариваются выработать и провести в жизнь необходимые военные и дипломатические меры (подчеркнуто мной. – М. С.), о чем должно быть заключено специальное соглашение…» По странной иронии судьбы в тот же день, 25 июня 1940 года была подписана совершенно секретная, особой важности Директива Наркомата обороны и Генштаба Красной армии (ЦАМО, ф. 16, оп. 2951, д. 237, л. 118–130). Директива начиналась словами: «В условиях войны СССР только против Финляндии (подчеркнуто мной. – М. С.) для удобства управления и материального обеспечения войск создаются два фронта…» На базе войск и управления Ленинградского военного округа развертывался Северо-Западный фронт, перед которым были поставлены следующие задачи: «Разгром вооруженных сил Финляндии, овладение ее территорией в пределах разграничений (имеется в виду разграничение с Северным фронтом, которому предстояло действовать в центральной и северной Финляндии. – М. С.) и выход к Ботническому заливу на 45-й день операции… на 35-й день операции овладеть Гельсингфорс (Хельсинки. – М. С.)». Именно так планировал Сталин «обеспечить мирные отношения с Финляндией», если с ее территории «будут теперь же выведены германские войска» (которых, впрочем, на момент подписания Директивы там и не было вовсе). Проблема стилевых различийТо, что позиция советского правительства (равно, как и позднейшей советской пропаганды) была лживой от начала и до конца, понятно, тривиально и малоинтересно. Заслуживает серьезного обсуждения другое: почему Гитлер, получив предложения Молотова от 25 ноября 1940 года, даже не удостоил их ответом, но уже 18 декабря подписал Директиву № 21 (план «Барбаросса»)? Что, строго говоря, мог он увидеть неприемлемого в предложениях советского правительства? Полная оккупация Финляндии и выход Красной армии на побережье Ботнического залива? Еще до начала берлинских переговоров в распоряжении Сталина были военно-морские базы в Таллине, на эстонских островах (Эзель и Даго), на финском полуострове Ханко, и если бы Краснознаменный Балтийский флот обладал некой, отличной от нуля, боеспособностью, то уже этого было бы достаточно для того, чтобы намертво перекрыть дорогу судам с железной рудой из Швеции. Предполагаемый захват Красной армией финских портов Ботнического залива ничего принципиального в данной ситуации не менял. Крохотный клочок земли, называемый «южной Буковиной», тем более не мог изменить стратегическую обстановку на «румынском направлении». В любом случае от уже захваченной Сталиным Южной Бессарабии до Плоешти и Констанцы было гораздо ближе, нежели от аэродромов хоть Северной, хоть Южной Буковины – стоило ли ссориться с Советским Союзом из-за такой ерунды? Болгария и Проливы? С равным успехом советское продвижение в этом направлении можно было назвать и «окружением Румынии», и оборонительным мероприятием, имеющим своей целью не допустить проход в Черное море военных флотов враждебных Советскому Союзу государств. Да, у Гитлера были свои планы по использованию ресурсов и территории балканских стран, но едва ли они относились к разряду «жизненно важных» – вино и фрукты из Франции и Италии были ничуть не хуже болгарских. Нет, каждый из этих пунктов – взятый в отрыве от общей политической обстановки – не должен был бы спугнуть Гитлера. Увы, он их видел не по отдельности, а связанными в «единый клубок», и сложившуюся картину делала еще более мрачной такая мелочь, как стиль. Да-да, тот самый, про который Жорж Бюффон сказал: «Стиль – это человек». Сталин и его верный порученец Молотов вовсе не имели осознанного намерения злить и оскорблять своего берлинского конкурента. Нет, они просто разговаривали с ним на СВОЕМ, привычном языке. Окружавшая их толпа «тонкошеих вождей» к такому обращению давно привыкла да и счастлива была, если дальше словесных оскорблений дело не заходило. «Подведя Черчилля ко мне, – пишет в своих мемуарах А. И. Шахурин, – Сталин сказал: «Вот наш нарком авиационной промышленности, он отвечает за обеспечение фронта боевыми самолетами, и, если он этого не сделает, мы его повесим». И Сталин сделал выразительный взмах рукой. Сделав вид, что мне очень понравилась эта шутка, я весело засмеялся…» Шутка юмора, на что ж тут обижаться? Сам Хозяин, говорят, до слез смеялся над другой шуткой – придворные холуи разыгрывали перед ним мини-спектакль под названием «Расстрел Зиновьева»; один из «актеров» ползал по полу, хватал за сапоги другого и жалобно завывал: «Я ни в чем не виноват! Позовите товарища Сталина! Я все ему объясню…» Обхохочешься, правда? А летом 1940 года, после аннексии Cеверной Буковины, был составлен пространный, многостраничный документ, в котором с указанием точного количества часов карманных и наручных, «шапок и пальто меховых» (новые – отдельно, б/у – отдельно) было перечислено то, что может взять с собой немецкая семья, которой великодушно разрешали оставить созданные трудом многих поколений дом и хозяйство и покинуть пределы СССР. Не был забыт и табак, который в Буковине выращивался как товарная культура. На одну семью разрешалось взять с собой не более 20 кг. Зачем, для какой надобности потребовалось отбирать у немецких крестьян мешок табака? Неужели для набивания знаменитой трубки товарища Сталина понадобился деревенский «самосад»? Задумался ли кто-то над тем, какое впечатление это заурядное «совковое» жлобство могло произвести на Гитлера? В какой-то момент осени 40-го года количество перешло в качество, и Гитлер наконец понял, что на Востоке у него нет союзника. И никогда не было. Гитлеру незачем было говорить Молотову о том, что «Германия не на жизнь, а на смерть вовлечена в борьбу», – ничего, кроме хамских шуток и резкого повышения «цены» невмешательства Москвы в европейскую войну эти горестные признания не вызывали. Победить же в борьбе против англо-американской коалиции Германия могла только в союзе с СССР. И когда до Гитлера дошло, что кремлевский вымогатель поддерживает его, как веревка поддерживает повешенного, весь спектр возможностей свелся лишь к двум решениям: попытаться захватить ресурсы СССР силой или застрелиться. Что Гитлер и сделал: сначала попытался, а затем застрелился. Очень жаль, что не в обратной последовательности.
|