Подробности

О том бое рассказывает в своих мемуарах Л. Н. Ефименко, бывший комиссар соседней с 18-м отдельным батальоном 8-й отдельной бригады морской пехоты: «…Скоро главной темой разговоров в окопах стал подвиг, совершенный… на участке восемнадцатого отдельного батальона морской пехоты… Первые сведения об этом подвиге дошли до нас через связных и мгновенно распространились по бригаде. Однако сперва никто не знал фамилий героев да и подробности всего, что произошло, излагались по-разному.

Вечером 8 ноября я соединился с соседями по телефону и спросил комиссара восемнадцатого батальона старшего политрука Мельника, не может ли он прийти на КП ближайшего к нему батальона нашей бригады – второго. Минут через сорок мы там встретились, и вот что я услышал…

– Фильченков дал знать на КП, что показались танки и что он со своими краснофлотцами постарается их задержать. Шло семь танков, группа Фильченкова залегла на их пути с гранатами и бутылками. Три танка разведчика подбили. Остальные повернули назад – немцы, с перепугу должно быть, не поняли, что наших всего пятеро… А потом там появилось пятнадцать танков. Мы уж приготовились встретить их на переднем крае. Но Фильченков решил не допустить их до батальонного рубежа. И не допустил. Пятеро моряков уничтожили еще несколько танков. Гранат у них было порядочно, но на такой бой, понятно, не хватило. Гранаты кончаются, а танки лезут… Чтобы хоть как-то их задержать, наши ребята стали с последними гранатами кидаться под гусеницы. Первым Фильченков, за ним двое краснофлотцев, кажется, уже раненые… Погибла вся пятерка. Последний, Василий Цибулько, умер уже на руках у нашего военфельдшера Петренко. От него и известно главное. Подробности уточняем – кое-кто видел эту схватку издали… Трех других краснофлотцев звали Иван Красносельский, Юрий Паршин и Даниил Одинцов, а больше мне о них пока ничего неизвестно… Батальон новый, все незнакомые…»

В листовке 1942 года также утверждалось, что краснофлотцы гранатами и бутылками сожгли три танка из семи, примерно через два часа им на смену пришло еще 15 танков и завязалась главная битва: «Опять Цибулько бьет по смотровым щелям и первой же очередью подбивает один танк. Но вот патроны кончились, и Цибулько хватается за гранаты, ползет навстречу надвигающемуся танку, швыряет две гранаты – второй танк подбит! Бросается к третьему, кидает последние гранаты… Третий танк завертелся на месте с перебитой гусеницей, но сам Цибулько был смертельно ранен. Тогда с четырьмя бутылками в руках выбежал вперед Красносельский, метким ударом он зажег один танк, потом другой и пал, насмерть сраженный врагом. Остались трое – Фильченков, Паршин и Одинцов. Пять немецких танков уже в пятидесяти метрах. И тогда Фильченков решился на невиданное дело – остановить танки собственной грудью. Он прощается с товарищами и подвязывает к поясу гранаты… Фильченков вскакивает и устремляется навстречу передовому танку, навстречу смерти. Танк надвигается ближе, герой бросается под гусеницы. Раздается взрыв, и танк грузно валится набок. Следуя примеру своего героя-командира, Паршин и Одинцов бросаются с гранатами под танки. Взрываются и эти два танка. И тут случилось небывалое: оставшиеся восемь немецких танков стремительно повернули вспять… Ценой своей жизни герои уничтожили до десяти танков и в этот день своими телами закрыли врагу дорогу на Севастополь…»

В листовке также содержался счастливый финал: на помощь пятерке Фильченкова пришли товарищи по батальону и оттеснили немцев с поля боя, где нашли истекающего кровью Цибулько. Тот успел перед смертью рассказать о гибели товарищей.

Миф о танках

Однако эпизод с пятеркой политрука Фильченкова вряд ли имеет под собой реальную основу. Дело в том, что 7 ноября 1941 года морякам-севастопольцам при всем желании не удалось бы уничтожить 10 немецких танков. Ибо в ту пору 11-я немецко-румынская армия, действовавшая в Крыму, не располагала под Севастополем ни танками, ни штурмовыми орудиями, о чем поведал в мемуарах ее бывший командующий Эрих фон Манштейн. Причем современные российские историки подтверждают слова германского фельдмаршала: «Везде в наших документах наступление войск Манштейна неизменно поддерживали не существующие в природе группы танков в количестве 30–50–70 штук… Манштейн жалуется, что у него не было ни одного танка, и исходя из общей оперативной ситуации на Восточном фронте и структуры немецких вооруженных сил, в это нельзя не поверить».

В состав 11-й армии входил только 190-й дивизион штурмовых орудий, в котором насчитывалось 18 САУ Stug-III. Он был включен в сформированную Манштейном моторизованную бригаду Циглера и брошен к Севастополю, однако попал под огонь советских береговых и зенитных батарей, после чего командование, опасаясь потерь, еще 6 ноября отвело его в Бахчисарай.

Правда, не исключено, что генерал Хейнц Циглер получил два румынских механизированных разведывательных эскадрона (из 6-го моторизованного полка 5-й кавалерийской бригады и 10-го моторизованного полка 6-й кавалерийской бригады), каждый из которых по штату имел шесть чешских танкеток R-1. Однако к ноябрю эти подразделения уже пять месяцев участвовали в боях и нет сведений, что к моменту первого наступления на Севастополь у них в строю оставались бронированные машины. Манштейн во всяком случае о какой-либо бронетехнике в бригаде Циглера не упоминает. Впрочем, 6 ноября ее расформировали, поскольку из-за усилившегося сопротивления советских войск командующий 11-й армией не рискнул продолжать наступление на Севастополь и сосредоточился на уничтожении частей РККА на Керченском полуострове.

Бывший матрос-черноморец Григорий Ефимович Замиховский свидетельствует: «А вот «знаменитого» подвига группы политрука Фильченкова я не помню! Вы уж меня простите, но я был под Дуванкой 7 ноября, и наша рота стояла сразу позади 18-го батальона морской пехоты под командованием Черноусова. Не было там немецких танков! Танки шли на позиции сводного батальона курсантов училища береговой обороны имени Ленинского комсомола. Батальон занимал позиции возле Бахчисарая. Найдите в России двух бывших курсантов Ройтбурга и Исраилевича. Они еще живы. Пусть вам расскажут, как 1200 моряков этого батальона с учебными винтовками геройски закрыли грудью Севастополь и почти все там сложили свои головы».

Действительно, у Бахчисарая, куда отошел 190-й дивизион штурмовых орудий, курсанты могли встретить немецкую бронетехнику.

Мифические немецкие танки понадобились советским военачальникам только для того, чтобы оправдать свое поражение в Крыму в конце октября – начале ноября 1941 года.

Полистаем книги памяти

Я попробовал поискать данные о политруке Фильченкове и его товарищах в объединенной базе данных Министерства обороны и общества «Мемориал». Судя по карточке безвозвратных потерь командного состава, датированной 5 апреля 1945 года, Николай Дмитриевич Фильченков, политрук, начальник клуба 18-го батальона морской пехоты, был убит в ноябре 1941-го, а родственники находятся в Горьком (без конкретного адреса). Но тот же Н. Д. Фильченков значится и в «Списке политработников Черноморского флота, погибших в боях с германским фашизмом за декабрь месяц 1941 года», составленном 2 января 1942-го. Здесь он показан павшим в декабре при обороне Севастополя. Также декабрь назван и в позднейших донесениях. Лишь в документах, подготовленных 21 июня 1944-го и 12 марта 1945-го, опять записан ноябрь. А в донесении от 28 января 1944-го – 16 февраля 1942 года.

13-й том Книги Памяти Нижегородской области позволяет узнать, что Н. Д. Фильченков родился в 1907 году в селе Курилово ныне Дальнеконстантиновского района, похоронен в селе Верхнесадовое Севастопольского горсовета. Но в 6-м томе той же Книги Памяти… указаны и другой год рождения (1912-й), и иное место захоронения (просто город Севастополь).

Еще хуже обстоит дело с товарищами Фильченкова. В донесении от 23 апреля 1943 года, адресованном начальнику 2-го отдела политуправления Черноморского флота полковнику Корниенко, прямо говорится: «Герои Советского Союза, погибшие смертью храбрых в ноябре месяце 1941 года под Севастополем, краснофлотцы:

1. Красносельский Иван Михайлович.

2. Одинцов Даниил Сидорович.

3. Паршин Юрий Константинович.

4. Цибулько Василий Григорьевич.

По учетным данным ОРСУ ЧФ соответственно имен и отчеств, указанных в указе Президиума Верховного Совета Союза ССР, не значится.

По учету имеется однофамильцев до 70 человек, но имена и отчества не совпадают».

В 7-м томе Книги Памяти Краснодарского края есть умерший от ран Василий Григорьевич Цибулько 1901 года рождения, но он похоронен в местечке Ожидуво на Западной Украине и к Севастополю никакого отношения не имеет. В другом донесении упомянут погибший 15 июля 1944 года на Западной Украине и похороненный в селе Озютичи Волынской области рядовой пехотинец Василий Григорьевич Цибулько 1921 года рождения. Вероятно, речь идет об одном и том же лице, только год рождения – 1901-й – неправильно показан. Однако этот человек, очевидно, Севастополь не оборонял.

Юрию Константиновичу Паршину повезло больше. Он значится в карточке из картотеки безвозвратных потерь от 7 января 1946 года как погибший в районе Дуванкоя у Севастополя. При этом указаны год рождения – 1924-й, место рождения – город Орехово-Зуево Московской области и год призыва – 1941-й. Позднее были добавлены сведения о том, что Паршин навечно зачислен в 410-й отдельный десантный стрелковый полк Черноморского флота. Однако никаких более ранних донесений с указанием даты и места его гибели нет.

В «Именном списке безвозвратных потерь кораблей и частей Черноморского флота за ноябрь-декабрь 1941 г.» от 23 декабря 1945 года Паршин показан погибшим в районе Дуванкоя 7 ноября 1941 года вместе с Цыбулько Василием Григорьевичем (вероятно, это правильное написание фамилии) и Одинцовым Даниилом Сидоровичем, однако документ готовился уже после указа президиума Верховного Совета СССР.

Имя Юрия Константиновича Паршина можно найти во 2-й части 18-го тома Книги Памяти Москвы и Московской области, где сообщается, что он родился в 1924 году в Орехово-Зуеве, был призван в 1942-м Орехово-Зуевским военкоматом и пропал без вести в апреле 1943-го. Несомненно, речь идет об одном и том же человеке. Апрель 43-го как дата, когда Ю. К. Паршин пропал без вести, возможно, восходит к апрельскому донесению, сообщавшему, что соратников Фильченкова не удалось обнаружить на Черноморском флоте. Время же призыва (1942 год), вероятно, показано предположительно, так как призывали тогда 18-летних. Однако не исключено, что Паршин каким-то образом попал в армию (или на флот) еще в 41-м, а в конце года оказался в Севастополе. В 1942 году мог последовать его повторный призыв, например после ранения, поскольку в Книге Памяти он назван гвардии сержантом 38-й гвардейской стрелковой дивизии, которая в Севастополе никогда не была. Ее сформировали только в августе 1942-го и бросили под Сталинград. Тогда он действительно мог пропасть без вести в апреле 43-го или немного раньше в районе Северского Донца, где в то время действовала дивизия. Он, очевидно, понятия не имел, что стал Героем Советского Союза.

Однако кадровики усомнились, что Ю. К. Паршин, дравшийся с немецкими танками у Севастополя в ноябре 41-го, и Ю. К. Паршин, призванный Орехово-Зуевским военкоматом, – одно и то же лицо. Поэтому на его карточке в картотеке безвозвратных потерь данные о призыве Орехово-Зуевским РВК зачеркнуты и приписано, что он был призван в армию в 1941-м. Зачеркнут и адрес отца – Константина Сидоровича Паршина: Орехово-Зуево, ул. Бугрова, дом № 195. Все эти данные взяты из донесения от 23 декабря 1945 года. 7 января 1946 года на Паршина была составлена новая карточка, где указывалось только, что он погиб 7 ноября 1941-го у Дуванкоя и что он Герой Советского Союза.

На Одинцова карточка заведена в тот же день, что и на Паршина, – 7 января 1946 года, и там точно так же указано о гибели его 7 ноября 1941-го у Дуванкоя. Есть он и в донесении от 23 декабря 1945 года. Нет сомнений, что информация от 23 декабря и послужила основанием для внесения в картотеку безвозвратных потерь данных о Цыбулько, Одинцове и Паршине.

Вероятно, подлинная фамилия Героя Советского Союза была Цыбулько. С этой фамилией он также фигурирует в 7-м томе Книги Памяти Краснодарского края как рядовой 1921 года рождения, призванный Отрадненским райвоенкоматом и умерший от ран в 1941 году. Похоронен же он в селе Озюбычи Волынской области. Есть Василий Григорьевич Цыбулько и в картотеке безвозвратных потерь. Его карточка датирована 7 января 1946 года, и там сообщается, что он погиб 7 ноября 1941 года в районе Дуванкоя.

Вполне возможно, что В. Г. Цыбулько и В. Г. Цибулько – это одно и то же лицо, а Озюбычи, Ожидуво, Озютичи – одно и то же село Локачинского района, правильное название которого Озютичи, и что легенда о Цибулько как последнем выжившем участнике боя у Дуванкоя, перед смертью успевшем поведать людям историю подвига, имеет под собой некоторое основание. Не исключено, что В. Г. Цыбулько родился в 1921 году и действительно был тяжело ранен в ноябрьских или декабрьских боях под Севастополем и эвакуирован из Крыма. Начальство, посчитав его умершим, включило его в представление к званию Героя как одного из соратников Фильченкова. Но Василий Григорьевич выжил и продолжил воевать, а погиб только в июле 1944 года на Волыни, так и не узнав, что удостоен звания Героя Советского Союза. Теперь он перезахоронен в братской могиле в селе Затурцы Локачинского района Волынской области. В документе о захоронении его год рождения показан как 1921-й.

Аналогичная ситуация и с Иваном Михайловичем Красносельским. Даты его гибели появляются в документах только после публикации указа. В 7-м томе Книги Памяти Красноярского края сообщается, что Красносельский Иван Михайлович родился в 1913 году в Шарыповском районе и погиб в 1942-м у Севастополя.

Зато в электронной Книге Памяти Архангельской области Красносельский Иван Михайлович 1913 года рождения значится как уроженец села Евлашевка Борзнянского района Черниговской области, погибший 7 ноября 1941-го у Дуванкоя. Но здесь источником информации, очевидно, послужил текст указа от 7 ноября 1942 года.

Тот же самый Красносельский есть и в картотеке безвозвратных потерь. Его карточка датирована 15 февраля 1945 года, причем она гораздо подробнее, чем его товарищей.

Сообщается год и место рождения – 1913-й, село Евлашевка Комаровского района Черниговской области, что призван он был Кировским райвоенкоматом Крыма, являлся украинцем и членом ВКП(б). Указан и адрес жены – Красносельской Федоры Ивановны: Кировский район Крымской АССР, станция Ислан-Терек, ул. Чкалова, 124, кв. 1. Эти сведения также содержатся в донесении от 9 февраля 1945 года. Можно предположить, что во всех случаях речь идет об одном и том же лице и что родился Герой Советского Союза И. М. Красносельский в селе Евлашевка Черниговской области. Остается, правда, неясным, как он был связан с Шарыповским районом Красноярского края и с Архангельской областью.

О реальном Николае Дмитриевиче Фильченкове известно только, что он сложил голову не то в ноябре, не то в декабре 41-го, скорее даже в декабре. Однако подвиг требовалось непременно совершить 7 ноября – в день очередной годовщины Октябрьской революции. Добавили наугад взятые четыре фамилии краснофлотцев (а может быть, и не краснофлотцев), которые вроде бы пали в бою. Хотя двое из них на самом деле, похоже, были живы в момент, когда им присваивали звание Героя. Про двух других нельзя с уверенностью сказать, когда они погибли и погибли ли вообще. В отношении же Д. С. Одинцова невозможно даже твердо заявить, что такой человек существовал.

Подоплека

Повествование о бое у Дуванкоя начали массово тиражировать вслед за разгромом советских войск на Керченском полуострове. 19 мая 1942 года в севастопольской газете «Маяк коммуны» появился очерк Меера Когута «Подвиг пяти черноморцев». Из этого источника были заимствованы фамилии и имена для указа от 23 октября 1942 года о присвоении звания Героя Советского Союза (только Фильченков почему-то превратился в Фильченко).

После Керченской катастрофы требовалось укрепить боевой дух севастопольцев, у которых пропала надежда на скорое освобождение. Вот и понадобился срочно рассказ о бесстрашных моряках. А когда Севастополь пал, героический сюжет, связанный с городом русской славы, оказался еще более востребован. Увидевший свет в «Маяке коммуны» материал перепечатали «Красный флот», «Красный Черноморец», другие газеты.

Сам старший политрук Меер Наумович Когут, заведующий отделом агитации и пропаганды газеты «Красный Черноморец», пропал без вести в начале июля 1942 года, в последние дни обороны Севастополя. Если он и не погиб тогда, то шансов выжить в плену у него, еврея, практически не имелось. Так что узнать, откуда автор очерка взял фамилии соратников Фильченкова, было невозможно уже через считаные недели после публикации.