Вот так все славно и вышло. И большая война на западе Европы разгорелась. Так почему же в 1939 году все у товарища Сталина получилось, а в 1938-м нет?

Я не уверен в том, что на вопросы подобного типа вообще может быть дан ответ – далеко не все в политической истории стран и народов может быть объяснено в категориях «причина-следствие», «воздействие-отклик», «замысел-результат». Однако сама попытка взглянуть на реально состоявшиеся исторические события под таким углом зрения может быть полезной и плодотворной. Посему обратимся к чтению документов, на этот раз тех документов, которые советские историки в рекомендованные сборники включить забыли.

О чем забыли историки

Нарком иностранных дел СССР М. М. Литвинов – полпреду СССР в Чехословакии С. С. Александровскому, 28 марта 1938 года:

«Австрийский и чехословацкий вопрос я всегда рассматривал как единую проблему. Изнасилование Чехословакии было бы началом аншлюса точно так же, как гитлеризация Австрии предрешила судьбу Чехословакии… Во всяком случае в теперешнем окружении Чехословакия долго существовать не может… Меня удивляет предположение чехов о том, что мы должны добиваться от Румынии пропуска наших войск. Ведь этот пропуск нужен в первую очередь Чехословакии и Франции, они и должны добиваться этого пропуска, тем более что они связаны с Румынией некоторыми соглашениями…» (АВП РФ, ф. 0138, оп. 19, п. 128, д. 1, л. 16–19).

Нарком иностранных дел СССР М. М. Литвинов – полпреду СССР в Чехословакии С. С. Александровскому, 11 июня 1938 года:

«…Наша помощь обусловлена французской помощью. Мы, однако, считаем, что обращение к нам Франции также не дало бы желательного результата и что вопросы должны обсуждаться обязательно между представителями французского, чехословацкого и советского Генштабов. Напрашиваться с такими разговорами мы не будем, и Вам не следует возбуждать вопрос…» (АВП РФ, ф. 0138, оп. 19, п. 128, д. 1, л. 38).

Отчет о встрече первого заместителя наркома иностранных дел СССР В. П. Потемкина с послом Чехословакии З. Фирлингером, 9 сентября 1938 года:

«…Фирлингер явился ко мне сегодня, чтобы в порядке неофициальном пожаловаться на прием, оказанный у нас военным специалистам, прибывшим в последнее время в СССР из Чехословакии с особыми поручениями.

Фирлингер ссылался на следующие факты:

1. Генералы Шара и Нетик якобы были весьма сухо приняты т. Шапошниковым (начальник Генштаба РККА. – М. С.). При отъезде их из Москвы вместе с представителем «Шкоды» Громадко (пан Громадко был не просто «представителем», а генеральным директором этого крупнейшего европейского концерна. – М. С.) их личные вещи подверглись на московском аэродроме самому тщательному досмотру. Обыскивались карманы запасного обмундирования, находившегося в их чемоданах. Прочитывалась их семейная переписка. Отправление самолета было задержано почти на полчаса, вследствие того что у Громадко оказалось 2000 долларов, необходимых ему для оплаты специального самолета, ожидавшего его в Амстердаме. Фирлингер утверждает, что по прибытии в Москву Громадко намеревался было заявить на таможне о наличии у него этих денег, однако встречавшие его товарищи из НКО посоветовали ему не задерживаться из-за этой формальности (подчеркнуто мной. – М. С.).

2. Чехословацкие офицеры-артиллеристы, прибывшие в СССР через Румынию с орудиями и снарядами, упакованными с особыми предосторожностями и находившимися под пломбами, по приезде в Ленинград были поселены в условиях строгой изоляции, под наблюдением многочисленной охраны. Груз, который они сопровождали, был взят от них и отправлен куда-то отдельно. Когда затем они прибыли на полигон, ими было установлено, что с орудий и снарядов сняты пломбы и что секретнейшие детали были уже сфотографированы.

3. Начальник ВВС Чехословакии Файфр, прибывший в СССР в экстренном порядке для обсуждения некоторых практических вопросов, уехал обратно якобы разочарованным. По заявлению Фирлингера разговор Файфра с т. Шапошниковым носил формальный характер и не дал ничего конкретного.

Фирлингер утверждает, что приведенные им факты истолкованы в Праге как доказательство нашего нежелания оказать Чехословакии какую бы то ни было практическую поддержку в переживаемый ею критический момент…» (АВП РФ, ф. 0138, оп. 19, п. 128, д. 1, л. 62–63).

Отчет о встрече первого заместителя наркома иностранных дел СССР В. П. Потемкина с послом Чехословакии З. Фирлингером, 15 сентября 1938 года:

«…Фирлингер сообщил, что по сведениям, имеющимся во французском посольстве в Москве, Жорж Боннэ (министр иностранных дел Франции. – М. С.) остался крайне недоволен своим разговором с т. Литвиновым в Женеве. Как говорил Фирлингеру Кулондр (посол Франции в Москве. – М. С.), т. Литвинов проявил в этом разговоре чрезвычайную сдержанность и не выдвинул никаких положительных предложений касательно помощи Чехословакии в случае нападения на нее Германии.

Я ответил Фирлингеру, что по сообщениям т. Литвинова сам Боннэ говорил с ним главным образом об уклончивой позиции Англии в чехо-словацком вопросе. О возможной совместной помощи Чехословакии Боннэ с т. Литвиновым и не заговаривал. Вполне естественно, что у т. Литвинова не было никаких оснований развивать практический план советской помощи чехам…

Фирлингер выслушал все объяснения с подавленным видом…» (АВП РФ, ф. 0138, оп. 19, п. 128, д. 1, л. 65).

Отчет о встрече первого заместителя наркома иностранных дел СССР В. П. Потемкина с послом Чехословакии З. Фирлингером, 19 сентября 1938 года:

«…Фирлингер просил у меня позволения поставить мне не политический, а, как он выразился, «технический вопрос». Генерал Файфр, имевший в Москве беседу с т. т. Шапошниковым и Локтионовым (начальник ВВС РККА. – М. С.), просит посла осведомиться – предприняты ли какие-нибудь практические меры для обеспечения эвентуального (возможного, предполагаемого. – М. С.) перелета советских воздушных сил между известным пунктом в СССР и таким же пунктом в Чехословакии?

Я ответил Фирлингеру, что лишен возможности ответить на его вопрос. Содержание разговоров генерала Файфра с представителями нашего Генштаба мне неизвестно…» (АВП РФ, ф. 0138, оп. 19, п. 128, д. 1, л. 67).

Надежда умирает последней

Как мне представляется, в свете таких документов совершенно новыми гранями начинают сверкать громогласные трибунные заявления Литвинова, столь тщательно пересчитанные советскими историками. Именно это сочетание многократных публичных заверений о готовности прийти на помощь вместе с откровенным (чего стоит один только эпизод с «пограничным шмоном», которому подвергли чешских генералов) нежеланием делать что-либо практически не могло не привести в «подавленное состояние духа» даже такого большого друга СССР, каким был господин Фирлингер (напомню еще раз – будущий член Президиума ЦК КПЧ).

Кстати, об эпизоде с поездкой военного руководства Чехословакии в Москву Фирлингер вспоминал и после «Мюнхена». 17 февраля 1940 года в беседе с советским полпредом С. С. Александровским он говорил: «…В деле чехословацких настроений перед осенними событиями и Мюнхеном катастрофически крупную роль сыграло то, как были приняты в Москве начальник чехословацкой военной авиации генерал Файфр и особенно начальник артиллерии генерал Нетик. Они ни разу не почувствовали хоть какое-нибудь желание начать подготовку, проработку вопросов хотя бы на теоретический случай оказания помощи Чехословакии совместно с Францией. Файфр «навязывался» с подобными разговорами, но его только слушали…» (АВП РФ, ф. 0138, оп. 20, п.130, д. 1, л. 35–36).

Показной и неискренний характер советских заверений о готовности помочь Чехословакии не прошел мимо внимания и германской дипломатии. Еще в мае 1938 года, после первого резкого обострения «судетского кризиса», посол Третьего рейха в СССР Шуленбург докладывал в Берлин: «Кремль будет придерживаться проверенной тактики мобилизации других, особенно Франции, и усиления разразившихся конфликтов – как, например, в Испании и Китае – поставкой военных материалов, политической агитацией и всяческими интригами…»

В такой ситуации удивления достойно то, что Бенеш и его команда буквально «до последнего часа» продолжали надеяться и верить в то, что Советский Союз придет на помощь Чехословакии. Впрочем, на что им еще оставалось надеяться?

Докладная записка полпреда СССР в Чехословакии С. С. Александровского «Заметки о событиях в конце сентября и начале октября 1938 г.». Вх. № 2172 от 26 октября 1938 года:

«…Уже почти никто не сомневался, что не только Англия, но и Франция предают Чехословакию и их помощь просто отпадает… Левая пресса энергично боролась и искала аргументы для доказательства возможности и ценности опоры на СССР и без помощи Франции. Полпредство осаждали десятками телефонных звонков и ежедневно многочисленные посетители из числа видных политиков и журналистов, которые приходили с одними и теми же вопросами: будет ли СССР помогать без Франции, кто является автором оговорки в советско-чехословацком договоре о взаимопомощи, связывающей советскую помощь с помощью Франции, нельзя ли оговорку вычеркнуть, нельзя ли срочно заключить новый, уже союзный договор (подчеркнуто мной. – М. С.)… Речь наркома тов. Литвинова в Женеве 21 сентября произвела двойственное впечатление… Реакционные круги стали эксплуатировать это обстоятельство, что тов. Литвинов очень ясно подчеркнул зависимость советской помощи от французской…»

Далее на нескольких страницах Александровский описывает грандиозную народную демонстрацию в Праге 21 сентября 1938 года: как его черный «буржуйский» «Паккард» сначала хотели разбить, а потом, увидев на капоте красный советский флаг, под возгласы и приветствие чуть ли не на руках пронесли сквозь бушующую толпу к воротам президентского дворца.

«…Бенеш пытался чисто по-деловому говорить на тему военного сотрудничества как бы в предвидении абсолютной неизбежности военного решения спора между Чехословакией и Германией. Когда он задавал вопросы относительно прохождения Красной Армии через территорию Румынии или когда он спрашивал о нашей реакции на возможное нападение Польши на Чехословакию, то в его тоне не было никаких сомнений, что мы пойдем и с боем через Румынию или Польшу…

Когда я был у Бенеша 25 сентября, его помещение представляло собой полностью военный лагерь… Признаюсь, что в то время у меня было очень тяжелое чувство, потому что я ничего не мог сказать Бенешу, особенно в ответ на его практические вопросы. Он спрашивал у меня, сколько тысяч бойцов может бросить в Чехословакию воздушный десант Красной Армии, какое военное снаряжение привезет такой десант, сколько и чего потребуется из технических средств для того, чтобы такой десант мог начать боевые действия… Вечером 26 сентября, уже после речи Гитлера, Бенеш находился не только в бодром, но прямо в веселом настроении. Весь его тон был прямо боевой…

27 сентября Бенеш говорил уже вполне серьезно о неизбежности войны, и его тон в отношении вопроса о нашей помощи был уже иной… Я ясно чувствовал, что Бенеш с большим нервным напряжением и крайне серьезно хочет услышать от нас – как и когда мы окажем помощь… У меня нет и не было сомнений в том, что Бенеш вплоть до получения сообщения о конференции в Мюнхене не намеревался капитулировать и в этом смысле не обманывал ни себя, ни свой народ, ни нас…» (АВП РФ, ф. 0138, оп. 19, п. 128, д. 6, л. 161–174).

Тщательно спланированная провокация

Увы, Александровскому нечего было ответить, но примечательно, что именно в те дни (27–28 сентября) руководство Компартии Чехословакии (с большим энтузиазмом исполнявшее роль мелкого пособника Великого Провокатора) распространяло листовку следующего содержания: «По совершенно достоверным сообщениям, Советский Союз полон решимости помочь Чехословакии в любом случае и в любую минуту, как только на нас нападут. Советский Союз непоколебимо с нами».

Доклад С. С. Александровского (по крайней мере та его часть, которая доступна в архиве МИДа РФ) обрывается на фразе о том, что «уже совсем воплем отчаяния звучал телефонный звонок Бенеша утром 30 сентября. Этот исторический день нуждается в особом освещении». Поэтому в описании событий последнего дня кризиса воспользуемся отрывком из книги американского историка чешского происхождения Игоря Люкеша «Чехословакия между Гитлером и Сталиным». В его изложении трагическая развязка была такой:

«…Приблизительно в 22.00 29 сентября Бенеш получил сообщение из Москвы от Фирлингера, который писал, что согласно ответу Потемкина, если Гитлер нападет на Чехословакию, «процедура в Женеве (то есть при обсуждении в Лиге Наций. – М. С.) может быть короткой, как только будут найдены державы, готовые противостоять агрессору». Таким был ответ Кремля на просьбу Бенеша о немедленной авиационной помощи, переданную им утром 28 сентября… Теперь, когда Бенеш более всего нуждался в советском союзнике, Кремль предложил ему обратиться с его проблемой в Лигу Наций…

Перед самой встречей с представителями коалиционных партий утром 30 сентября, после получения условий Мюнхенского соглашения, в 09.30 Бенеш проверил свой последний шанс. Он позвонил Александровскому и сказал ему, что Великобритания и Франция принесли Чехословакию в жертву Гитлеру. Страна должна была теперь выбирать между войной с Германией (в этом случае западные союзники объявят Пражское правительство поджигателем войны и ее виновником) или капитуляцией. При этих обстоятельствах Бенеш попросил советского посла выяснить в Москве как можно скорее, как Советы рассматривают ситуацию. Следует ли Чехословакии воевать или капитулировать?

Александровский даже не отправил этот срочный вопрос Бенеша в Москву. В 10.30, не делая ничего в течение часа, советский посол поехал в Президентский Замок на своем черном лимузине «Паккард», чтобы выяснить, что происходит. С Бенешем он не встретился, но собрал фрагменты информации от его сотрудников... Заседание правительства закончилось в полдень, и только за 15 минут до этого советское посольство отправило в Москву тот критический вопрос, полученный в 09.30. В полдень Александровский еще был в Замке.

В 12.20 из Чехословацкого посольства в Москве сообщили, что «новостей нет», и через десять минут министр иностранных дел Крофта формально объявил Ньютону и Де Ла Круа (послы Великобритании и Франции. – М. С.), что Чехословакия принимает Мюнхенский диктат. Советское посольство отправило вторую за этот день телеграмму в Москву в 13.40, сообщая Кремлю, что Бенеш принял условия Мюнхенского соглашения…

Только в ночь на 3 октября 1938 г. Президент Бенеш получил телеграмму от Фирлингера из Москвы. В ней говорилось, что Кремль критикует решение Чехословацкого правительства капитулировать и что Советский Союз пришел бы на помощь Чехословакии «при любых обстоятельствах». Это сообщение было получено и расшифровано в МИДе Чехословакии в 02.00 3 октября, то есть через 61 час после того как Прага приняла Мюнхенский диктат и как минимум через 36 часов после отхода Чехословацкой армии с укрепленной линии на границе… После того как все было сказано и сделано, Прага получила от Москвы выражения платонической симпатии, тщательно спланированные по времени...»

Строго говоря, между Москвой и Прагой был еще один, не вполне официальный, но теоретически вполне действенный канал связи – товарищ Клемент Готвальд, секретарь Исполкома Коминтерна и по совместительству лидер вполне легальной, представленной в парламенте Компартии Чехословакии. К счастью, в демократической стране встречи президента с лидерами политических партий фиксировались, содержание переговоров протоколировалось. Как выяснил И. Люкеш, в течение рокового сентября 1938 года Готвальд встречался с Бенешем трижды.

Первая встреча состоялась 17 сентября, и на ней вопрос о советской помощи не обсуждался вовсе. 19 сентября состоялся очень интересный разговор: Бенеш поинтересовался, не может ли Готвальд сказать ему что-либо новое об отношении Советского Союза к кризису, но в ответ на это лидер Компартии посоветовал президенту связаться с Кремлем самостоятельно. Третья встреча произошла в 14.00 30 сентября, через полтора часа после того, как Чехословакия приняла мюнхенский диктат и обсуждать стало уже нечего. На этот раз Готвальд «рвал и метал», гневно осуждал капитуляцию и капитулянтов, но про готовность Советского Союза защитить Чехословакию вопреки решению Франции он не произнес ни слова…

Мюнхен – первая попытка

В последних строках этих заметок остается вернуться к вопросу, сформулированному ранее: почему замысел Сталина провалился в сентябре 38-го, но блестяще реализовался в сентябре 39-го?

Нетрудно заметить, что в 1938 году главной «точкой приложения усилий» Москвы была малая страна, потенциальный участник локального конфликта – Чехословакия. Именно ее руководство стало объектом целенаправленной дезинформации, именно Прагу (а не Париж или Лондон) попытались спровоцировать на принятие максимально жесткой, бескомпромиссной линии поведения. Однако оставленные Сталиным без должного внимания Чемберлен и Даладье успели «соскочить с поезда, идущего под откос» раньше, чем на германо-чешской границе прозвучали первые орудийные залпы.

Во второй раз Сталин действовал по-другому, да и обстановка была уже совершенно другой! После 15 марта 1939 года (день, когда германские войска, разорвав в клочья «мюнхенское соглашение», вошли в Прагу) Чемберлен и Даладье оказались в глазах всего мира парой провинциальных дурачков, которых раздел до нитки привокзальный «наперсточник». Вся коминтерновская рать, вся «прогрессивная интеллигенция», возбужденные толпы «демократической общественности» наперебой требовали от Лондона и Парижа порвать с политикой «умиротворения агрессора». Теперь у них просто не оставалось другого выбора, как идти на конфронтацию с Гитлером, а для этого обманывать себя иллюзорной возможностью союза со Сталиным.

Дальнейшее известно. Западные союзники дали официальные гарантии Польше, Сталин умело «дожал» Гитлера угрозой создания тройственного (Англия, Франция, СССР) антигерманского союза, затем взял в качестве «отступного» половину Восточной Европы и скромно отошел в сторонку, оставив англо-французский блок наедине с его судьбой…