Подготовка нового 12-томного издания «Великая Отечественная война 1941–1945 годов» – событие, давно ожидаемое и востребованное российским обществом. Но насколько объективно и аргументированно будет освещен важнейший период в истории нашей страны? К сожалению, пока налицо тревожные симптомы возможного продолжения порочной практики идеологической ангажированности, стыдливого замалчивания наших ошибок и повторения победоносных панегириков «о неизменных успехах» Красной армии и «прозорливости» советской дипломатии.

Передо мной первый том капитального труда, по которому можно судить об общем научном видении всей монографии. Похоже, он планировался составителями как концептуальный, а значит, претендующий на освещение всех важнейших этапов Великой Отечественной войны, старых и новых подходов к наиболее острым дискуссионным проблемам историографии, ввод в научный оборот ранее неизвестных архивных материалов и фактов, уточненных цифр и т. д.

Насколько это удалось, попытаемся понять на примере анализа двух разделов первого тома – «Обострение обстановки в Азии» и «Разгром Японии».

Востребованная фальшивка

Для современных историков, занимающихся изучением проблем российско-японских отношений, своеобразным тестом на научную объективность, которая не приемлет политическую и идеологическую зашоренность, в последние годы стало отношение к так называемому меморандуму Танака.

Генерал Гиити Танака – главный идеолог японской экспансии, направленной прежде всего против Китая и СССР и имевшей конечной целью достижение господства Страны восходящего солнца в Азии. Его стратегический поэтапный план реализации этих целей получил известность как «меморандум Танака» и долгие годы считался неопровержимым доказательством агрессивной политики японского государства.

Документ фигурировал в материалах Токийского международного трибунала для Дальнего Востока в качестве улики, представленной американскими обвинителями, и был квалифицирован как «программа захвата Евразии, начиная с сопредельных районов Китая и Советского Союза в целях установления мировой гегемонии». Меморандум надолго вошел в научный арсенал наших ученых, полностью отвечая идеологическим установкам тех лет. Стремясь доказать подлинность «меморандума Танака», советские исследователи обращали внимание на совпадение его содержания и последующего развития политики Японии. Это заменило им долгие и кропотливые поиски в архивах.

В наши дни фальсифицированный характер документа можно считать точно доказанным историческим фактом. Об этом со ссылкой на архивные источники пишут доктор политических наук В. Э. Молодяков (Россия), профессор Тоити Томита (Япония), Цэдэндамбын Батбаяр (Монголия) и другие авторитетные ученые. Тем не менее авторы первого тома «Великой Отечественной войны» упрямо стремятся опровергнуть их точку зрения, стыдливо вынеся свою аргументацию в сноски. Там мелким шрифтом указано: «Разведка приложила немало усилий и истратила большие суммы на приобретение меморандума, что опровергает предположения некоторых авторов о том, что текст меморандума – фальшивка, изготовленная в недрах советского ОГПУ».

Однако относительно недавние архивные изыскания и современные исследования раскрывают совершенно иной сюжет. В действительности в СССР документ доставила внешняя разведка ОГПУ, получив его от своей резидентуры в Харбине и Сеуле. Причем в том варианте, в котором он был впервые обнародован китайской делегацией на конференции международного Тихоокеанского института осенью 1929 года. Это сразу же дало серьезный повод для сомнений в подлинности меморандума. Но эксперты Лубянки без промедления оценили его как материал исключительной важности – то ли от недостатка знаний, то ли из-за стремления подчеркнуть ценность «находки».

Кстати, советский полпред в Токио А. А. Трояновский также немедленно указал на сомнительный характер документа. Однако несмотря на это, спустя два года он был опубликован в СССР в журнале «Коммунистический Интернационал» и впоследствии не раз тиражировался, в том числе под заглавием «Японский империализм в его отвратительной наготе».

Судьба «меморандума Танака» – своего рода исторический детектив. Жаль только, что авторы нового капитального труда о Великой Отечественной войне не сочли для себя необходимым объективно разобраться в данном вопросе.

Недостойны упоминания?

В старой трактовке советских времен предстает и вооруженный конфликт на озере Хасан. В издании по старинке вся вина за его развязывание безапелляционно возлагается на японскую сторону. В инциденте усматриваются исключительно попытки Японии провести своеобразную генеральную пробу сил перед началом реализации агрессивных планов.

Между тем напряженность в отношениях между СССР и Страной восходящего солнца, особенно возросшая после заключения Советско-китайского договора о ненападении в августе 1937 года, к 1938-му усугубилась рядом других обстоятельств. Постоянные стычки на советско-маньчжурской границе, отказ Токио от своих обязанностей финансового гаранта при решении вопроса об уплате последнего взноса за КВЖД – эти шаги привели в конечном итоге к прямому военному столкновению. Перечисленные выше факты известны. Намного меньше у нас писалось о проблемах, которые пришлось решать нашей стране во время данного конфликта. Умалчивается о них и в настоящей монографии.

Например, сегодня уже ни для кого не секрет, что хасанским боям предшествовало одно из самых громких предательств ХХ века. Имеется в виду бегство за рубеж начальника Управления НКВД по Дальневосточному краю Генриха Люшкова. Спасаясь от сталинских репрессий, он перешел на территорию Маньчжоу-Го 13 июня 1938 года, предоставив японцам ценную информацию о боеготовности советских войск, шифры, секретные документы, карты и т. д. Это придало японской стороне уверенность и породило стремление при первом же удобном случае проверить, так сказать, «на практике» достоверность полученных сведений.

Заместитель наркома внутренних дел М. П. Фриновский и начальник Главного политуправления РККА Л. З. Мехлис проинспектировали практически неохраняемый и недемаркированный участок пограничной зоны у озера Хасан, где был совершен побег. После согласования с Москвой принимается решение завершить процесс демаркации границы. В спешном порядке начались фортификационные работы, демонстрируя заметное оживление на советской территории.

Действия советских пограничников вызвали незамедлительную нервную реакцию частей Квантунской армии, повлекли за собой обоюдные обвинения в нарушении границы и стремление каждой из сторон утвердиться на доминирующих высотах.

Неспокойная ситуация в Приморье стала предметом детального рассмотрения в высшем военном руководстве Японии. Несмотря на возникшие серьезные разногласия, на этот счет все-таки возобладало мнение сторонников мирных переговоров с Москвой. Однако вопреки приказу командующего японскими войсками в Корее, которым была поручена охрана этого участка советско-маньчжурской границы, командир 19-й дивизии генерал-лейтенант Суэтака Камэдзо 28 июля самовольно отдал приказ о начале боевых действий.

Командующий Дальневосточным фронтом маршал В. К. Блюхер стремился избежать перерастания пограничных стычек в полномасштабный конфликт. Сталин угрожающе спросил его по прямому телефону: «Скажите, товарищ Блюхер, честно, есть ли у вас желание по-настоящему воевать с японцами?». Результатом недвусмысленного указания вождя стало развертывание военных действий, которые в итоге закончились победой советских войск, но показали невысокий уровень их боевой готовности. По итогам хасанских событий Дальневосточный фронт преобразовали в две отдельные армии, а Блюхера и людей из его окружения сняли с должностей и репрессировали.

Разве эти факты недостойны хотя бы краткого упоминания в обзорном очерке?

С учетом исторического контекста

И наконец, самый спорный и самый обсуждаемый в научных кругах вопрос – советско-японский Пакт о нейтралитете. Составители тома ограничились лишь лаконичной констатацией того, что «Советский Союз имел достаточно оснований для вступления в войну против Японии, о чем дал понять Токио задолго до этого, денонсировав 5 апреля 1945 г. Пакт о нейтралитете, что в принципе было предусмотрено 3-й статьей пакта».

Такое толкование практически снимает всякого рода обвинения в адрес Москвы в нарушении договорных обязательств в связи с объявлением войны Японии. Но есть и иное мнение. Ряд исследователей полагают, что СССР нарушил международно-правовые договоренности с Токио, так как расторжение пакта означало, что срок его действия по-прежнему истекал спустя год, то есть, как предполагалось изначально, 13 апреля 1946 года. А денонсация указывала лишь на отказ советской стороны от дальнейшего продления действия соглашения на очередные пять лет.

Следует признать, что и руководством СССР того времени не был четко разъяснен юридический смысл предпринятого им шага и давались разные точки зрения на сей счет, что, кстати сказать, во многом путало стратегические планы японцев. И тем не менее в записи беседы посла Японии в Советском Союзе Сато Наотакэ с наркомом иностранных дел В. М. Молотовым можно найти четкий ответ на этот столь же деликатный, как и политически важный вопрос: «Молотов поясняет, что по истечении пятилетнего срока действия договора советско-японские отношения, очевидно, вернутся к положению, которое было до заключения пакта… что же касается политики Советского правительства, то мы действуем в соответствии с правом, предоставленным нам пактом. Срок действия пакта не окончился». Это заявление было опубликовано во всех ведущих газетах Страны восходящего солнца.

До сих пор в Японии можно услышать обвинения в адрес СССР в вероломстве и нарушении обязательств, взятых на себя по советско-японскому Пакту о нейтралитете. Безусловно, претензии к Москве имеют формальные основания. Она обладала правом расторгнуть советско-японский договор о нейтралитете и поступила в полном соответствии с буквой документа. Однако СССР был обязан в течение года после этого придерживаться условий соглашения, но объявил войну Стране восходящего солнца уже через пять месяцев.

Давать оценку действиям Москвы необходимо с учетом исторического контекста советско-японских отношений в первой половине 40-х годов ХХ века. И Япония, и Советский Союз были готовы нарушить Пакт о нейтралитете при благоприятных обстоятельствах. Японская империя не дождалась удобного момента, а СССР пошел на это исходя из сложившейся в 1945 году международной обстановки.

Потрясло больше атомных бомб

Не столь безоблачными, как пытаются представить составители тома, были взаимоотношения СССР с союзниками на завершающем этапе Второй мировой войны. Остановимся лишь на наиболее принципиальных моментах. «Руководство СССР приняло... единственно верное решение: еще не залечив раны после войны с нацистской Германией, вступить по многочисленным просьбам союзников спустя три месяца по ее завершении в войну против Японии и, говоря языком современного международного права, принудить агрессора к миру», – читаем мы на страницах издания.

Совершенно неуместными выглядят здесь слова «принудить агрессора к миру» из словаря миротворческой деятельности ООН. Не вникая в юридическую суть собственных формулировок, авторы настолько увлеклись новой терминологией, что используют ее по поводу и без. Хотя, если откровенно, реальный повод для употребления применительно к обсуждаемой тематике и представить себе невозможно.

Ссылаясь на тупиковую ситуацию на азиатско-тихоокеанском театре военных действий, авторы исследования почему-то забывают о наличии у США ядерного оружия, об атомных бомбардировках Хиросимы и Нагасаки – факторах, изменивших мир в глобальной перспективе.

В зарубежной историографии еще долго обсуждался вопрос, что сыграло решающую роль в капитуляции Японии – стертые в считаные минуты с лица земли города или начало стратегического наступления Красной армии на Дальнем Востоке? Не так давно наиболее полный и беспристрастный ответ на него дал японовед из Соединенных Штатов Ц. Хасэгава, который впервые свел воедино советские, японские и американские документы: «Вступление СССР в войну потрясло японцев больше, чем атомные бомбы, поскольку оно положило конец всем надеждам прийти к соглашению, хоть немного отличному от безоговорочной капитуляции».

Вопрос о вступлении Советского Союза в войну с Японией на стороне союзников впервые поднимался на Тегеранской конференции 1943 года, а затем детально обсуждался на встрече трех лидеров антигитлеровской коалиции в Ялте. Согласно официальной версии союзники вновь обратились с этой просьбой к Москве на Потсдамской конференции. Это следует из протоколов, опубликованных МИДом СССР. Однако в обнародованной записи беседы Молотова с Трумэном 29 июля была сделана купюра. Подлинный текст восстановлен российским исследователем Б. Н. Славинским лишь в 1995 году (выделен курсивом): «Молотов говорит, что у него есть предложения, связанные с положением на Дальнем Востоке. Для Советского Союза было бы удобным поводом для вступления в войну против Японии, если бы союзники обратились к нему с просьбой об этом. Можно было бы указать, что в связи с отклонением Японией требования о капитуляции».

Еще до первого ядерного взрыва в Аламогордо некоторые высокопоставленные сотрудники администрации США высказали мнение, что наличие атомной бомбы у Соединенных Штатов позволит отказаться от помощи Советского Союза в разгроме Японии и тем самым ограничит его участие в решении проблем послевоенного устройства на Дальнем Востоке. Трумэна сдерживало одно обстоятельство: у американской стороны не было абсолютной уверенности в эффективности нового оружия.

Проведя успешные испытания ядерного боеприпаса, американцы поспешили применить его в действии, чтобы добиться капитуляции Японии еще до наступления советских войск. Этот факт красноречиво говорит о той сложной политической ситуации, в условиях которой Москва была вынуждена принять окончательное решение о вступлении в войну с Японией. Участие СССР в боевых действиях против Страны восходящего солнца позволило ему войти в число победителей в войне на Тихом океане, однако на долгие годы блокировало развитие отношений между Москвой и Токио.

Заказ выполнен

Несколько лет назад среди военных историков развернулась дискуссия. Ученые мужи спорили о том, является ли война с Японией составной частью Второй мировой войны или же логическим продолжением Великой Отечественной? Как же отвечают на этот вопрос авторы концептуального первого тома? Ведь перед ними стояла почти невыполнимая задача сделать так, чтобы и овцы остались целы, и волки были сыты.

И компромисс удалось найти, о чем свидетельствует сей глубокомысленный пассаж: «Советско-японская война, представляя собой (как и Великая Отечественная) самостоятельную часть Второй мировой войны, явилась вместе с тем по ряду причин логическим продолжением Отечественной войны советского народа». Непосвященному читателю, наверное, будет трудно понять столь пространные посылы, но социальный или политический заказ таким образом был выполнен.

К сожалению, явная идеологическая ангажированность авторов тома ощутима и в самом тоне повествования, выдержанном в высокопарном стиле отчетов партийным съездам советских времен. В тексте вы практически не найдете новых теорий, взглядов, критических оценок и т. д. Вместо этого – годами отработанная аргументация, словесные штампы и апробированные в советских изданиях факты и мнения. Вселяет оптимизм лишь надежда на то, что в последующих томах историческая правда и научная объективность все-таки восторжествуют.