В общем масштабе перекройки государственных границ, которая произошла в Европе в 1937–1945 годах, события 30 сентября 1938-го смотрятся вполне заурядным, малозначимым эпизодом. Тот, кто в этом сомневается, может взять географические карты СССР за 1938, 1939, 1941, 1945 годы соответственно и попытаться пересчитать все обнаруженные отличия, оценить площадь аннексированных Сталиным территорий. Да, это большая работа, для простоты же можете, например, попробовать перечислить все государства, в состав которых в 1937–1945 годах входила та территория, которая летом 1945-го стала называться «Закарпатская область УССР»…

Так почему же Мюнхенское соглашение (называемое в советской историографии не иначе, как «мюнхенская сделка», «мюнхенское предательство») по сей день остается в центре острого идеологического (скажем мягче – пропагандистского) противостояния? Почему сегодня короткое слово «Мюнхен» входит в обязательный набор псевдоисторических псевдознаний записных патриотов сталинской империи? При любом разговоре о предыстории Второй мировой войны положено нынче вспомнить о «Мюнхене». Негров в Америке уже давно не линчуют, и именно «Мюнхен» занял теперь место неотразимого аргумента в обличении грехов «растленного Запада». Почему?

Для обстоятельного ответа на этот вопрос придется начать с самого начала, с 1918 года.

Чехо-германо-Cловакия

Первая мировая война привела к крушению трех огромных многонациональных империй (Австро-Венгерской, Российской, Турецкой). Можно к этому перечню добавить и империю Германскую, хотя это государство вопреки названию было населено преимущественно одним, немецким народом. На огромных, тысячекилометровых пространствах воцарились хаос, анархия, война всех против всех. Понемногу в этом кипящем котле выкристаллизовались новые границы новых государств. Одним из таких государств стала новоявленная, никогда ранее не существовавшая Чехословакия. Строго говоря, до начала Первой мировой войны две ее составные части находились даже в составе двух разных государств: Богемия и Моравия (Чехия) были частью (причем самой многочисленной по населению и экономически наиболее развитой) Австрийской империи, в то время как территория, названная Словакией, входила в состав Венгерского королевства.

Установленные решениями Версальской и Сен-Жерменской мирных конференций границы Чехословакии на западном участке были проведены по довоенной границе между Богемией и Германией. В результате на территории нового государства оказались районы компактного проживания немецкого (можно сказать – «австрийского») населения. Более того, немцы оказались второй по численности национальной группой, так что новоявленное государство можно было бы назвать «Чехо-германо-словакией» (в начале 30-х годов население состояло из 7,4 млн чехов, 3,3 млн немцев, 2,4 млн словаков, 0,6 млн венгров, 0,5 млн закарпатских русинов, 300 тыс. евреев, 100 тыс. поляков).

К чести руководителей молодого государства надо отметить, что многонациональная Чехословакия стала одним из очень и очень немногих европейских государств, которые в 30-е годы ХХ века имели право называться «демократическими», «свободными», «миролюбивыми». В этом, несомненно, была немалая личная заслуга основателя государства Томаша Масарика. Философ, историк, социолог – он родился в 1850 году (за 20 лет до рождения Ленина и за 39 лет до Гитлера) и являл собой лучшие черты благородного интеллигента XIX века, волею судьбы заброшенного в циничный и жестокий ХХ век. 14 ноября 1918 года Масарик стал первым президентом Чехословакии и затем трижды (в 1920, 1927 и 1934 годах) переизбирался на этот пост.

В созданной усилиями Масарика и его единомышленников стране нашлось место и для десятков тысяч беженцев из большевистской России, нигде в мире их не встретили так, как в Чехословакии. В Праге открывались русские школы, русские библиотеки, русские издательства и научные центры. Именно в Праге был создан Архив русской эмиграции (1923) и основан Культурно-исторический музей (1933), учрежден Русский Свободный университет, а в прославленном Карловом университете создан (1922) Русский юридический факультет. В Праге 20-х годов жили П. Струве, С. Булгаков, В. Вернадский, Н. Лосский, Г. Флоровский, А. Аверченко, М. Цветаева. И это далеко не полный перечень «звезд мировой величины», а сколько других судеб, людей не столь знаменитых, спасли от нищеты, унижения и голода «стипендии Масарика», которые выплачивались тысячам русских эмигрантов.

В 1878 году молодой доктор философии Томаш Масарик представил на рассмотрение в Венский университет научный трактат «Самоубийство как общественно-массовое явление современной цивилизации». К счастью, ему не пришлось увидеть, как покончила самоубийством созданная им страна: в декабре 1935 года 85-летний Масарик добровольно сложил с себя полномочия президента и 14 сентября 1937-го его не стало.

Новым президентом Чехословакии стал Эдуард Бенеш (до этого бессменный, с 1918 года, министр иностранных дел), который к традиционному для чешской элиты русофильству добавил еще и незаурядную порцию любви к марксизму и социализму. Бенеш был, пожалуй, самым «левым» политическим лидером в довоенной Европе; левее его были только те, кто стал большим другом СССР под воздействием НКВД. Отнюдь не случайно после воссоздания чехословацкого государства летом 1945 года Москва доверила Бенешу пост президента, и это притом что во всех других случаях руководителей эмигрантских «правительств в изгнании» с ног до головы оклеили ярлыками «предателей», «буржуазных прихвостней», «марионеток мирового империализма» и прочими ласковыми словами…

И команду себе Бенеш подобрал соответствующую. Вот, например, товарищ Зденек Фирлингер. В 1945–1946 годах – председатель первого правительства Национального фронта, в 1946–1953-м – заместитель главы правительства, с 1953 по 1964 год – председатель Президиума Национального собрания, член Президиума ЦК КПЧ. А в интересующем нас 1938 году господин Фирлингер работал послом буржуазной Чехословакии в Москве, в Компартию же он официально записался только в 1948-м.

Интересная биография? Как и все «левые», господин-товарищ Фирлингер страдал двумя неизлечимыми болезнями: политической слепотой в сочетании с приступами политических галлюцинаций. Впрочем, и его просоветская покладистость иногда давала сбои. Но об этом чуть позже.

«Во имя спасения мира в Европе»

В 1933 году в Германии к власти пришел Гитлер. В том же году германские спецслужбы находят в Чехословакии подходящего для предстоящей грязной работы «микрофюрера» – Конрада Генлейна, который при поддержке Берлина создает «Германский патриотический фронт», позднее преобразованный в «Партию судетских немцев»**. Успешно используя все возможности и слабости демократической системы, партия Генлейна развернула бурную деятельность, раздувая среди немецкого населения Чехословакии сепаратистские настроения и провоцируя все более и более острые конфликты с властями Праги.

12–13 марта 1938 года состоялось добровольно-принудительное присоединение Австрии к гитлеровскому Третьему рейху. После этого очертания германо-чешской границы стали отчетливо напоминать волчью пасть, в глубине которой оказалась Прага. Сразу же после «аншлюса» по команде из Берлина активизировались немецкие сепаратисты в Чехословакии. Кульминацией кризиса должны были стать муниципальные выборы 22 мая, которые партия Генлейна заранее (и без законных на то оснований) объявила «референдумом о воссоединении судетских немцев с фатерляндом».

Власти Чехословакии отреагировали достаточно энергично: 20 мая была объявлена мобилизация, под ружье поставлены 80 тысяч резервистов, отмобилизованные соединения были выдвинуты к границам с Германией. Гитлер, который, похоже, не ожидал от Праги такой прыти, решил дать «задний ход». Партия Генлейна временно утихомирилась, и Чехословакия получила передышку. Увы, очень недолгую.

1 сентября 1938 года Генлейн был вызван в ставку Гитлера, где удостоился аудиенции со всей верхушкой нацистской Германии. Получив новые инструкции, «микрофюрер» приступил к организации фактически вооруженного мятежа: на улицах судетских городов пролилась кровь, появились первые убитые и раненые, оказавшиеся «между двух огней» мирные жители бросились бежать в Германию. В конце сентября нацистские газеты уже кричали о 240 тысячах судетских беженцев, о применении правительственными войсками отравляющих газов, которыми, «по достоверным сведениям, убиты не менее 300 человек».

Вот в такой обстановке после серии предварительных консультаций и встреч лидеры четырех держав собрались в Мюнхене и потребовали от правительства Чехословакии – разумеется, «во имя спасения мира в Европе» – передать Германии спорные территории вдоль всей германо-австро-чешской границы.

Травма от бойни Первой мировой

С высоты знаний сегодняшнего дня нельзя не признать, что решение, принятое Чемберленом и Деладье в Мюнхене, было трусливым, глупым и подлым. «Выбирая между позором и войной, они выбрали позор и получат войну» (Уинстон Черчилль).

Это решение было трусливым, ибо объединенные (если бы они были объединены!) военные силы Англии, Франции и Чехословакии были вполне достаточны для того, чтобы поставить Германию с ее новорожденным вермахтом (лишь в 1935 году Гитлер заявил о выходе из ограничений Версальского договора, в соответствии с которыми армия Германии была ограничена 10 пехотными дивизиями без танков, авиации и тяжелой артиллерии) перед фактом военного поражения. Есть серьезные основания предположить и то, что такое поражение привело бы к крушению нацистского режима.

Мюнхенское решение было вопиюще глупым, так как совсем нетрудно было понять, что поощряя, «премируя» гитлеровскую экспансию, англо-французский блок лишь разжигает агрессивные аппетиты Гитлера, подталкивает его к предъявлению все новых и новых территориальных претензий к соседям. Не требовалось особой проницательности для того, чтобы увидеть, что партнер по переговорам (Гитлер) давно и бесповоротно избавился «от химеры, называемой совестью», и к любому договору он отнесется как к клочку использованной бумаги. Вся эта истерика вокруг «зверского угнетения немецкого меньшинства» была нужна Гитлеру лишь для того, чтобы без боя и без потерь занять чешские пограничные укрепления (действительно, весьма мощные, особенно с учетом горного рельефа местности), и этот умысел отчетливо просматривался.

Наконец, Мюнхенское соглашение было откровенно подлым, поскольку «умиротворять» Гитлера правители Англии и Франции собрались не за счет собственных ресурсов, а принося в жертву суверенитет, территориальную целостность, безопасность и достоинство третьей стороны (мирной Чехословакии).

Все это так. Однако прежде чем обрушить на голову «слизняков» (как впоследствии назвал Чемберлена и Деладье нацистский «фюрер») очередную порцию обвинений, следует учесть два важнейших обстоятельства.

Во-первых, Мюнхенское соглашение, «мюнхенская сделка», «мюнхенское предательство» – это трусливая, глупая и подлая попытка предотвратить войну. Война – плохое дело, очень плохое, и порой «дурной мир лучше доброй ссоры». Те, кто стремился предотвратить войну, заслуживают по меньшей мере снисхождения – даже за проявленные ими трусость, глупость и подлость.

Во-вторых, Чемберлен и Деладье были главами правительств. Не менее, но и не более того. Никто из них не мог щелчком пальцев вызвать к себе трясущегося от страха «наркома обороны» и приказать ему начать войну. Увы, у демократии есть только одно-единственное достоинство (все остальные системы еще хуже) и уйма неустранимых недостатков.

Для того чтобы ответить на притязания Гитлера твердым, подкрепленным готовностью к немедленному применению военной силы отказом, главы правительств Англии и Франции должны были заручиться поддержкой парламентов, политических партий, профсоюзов, в конечном итоге – поддержкой народа. И что же они могли сказать этому народу, сознание которого было глубоко и надолго травмировано воспоминаниями о кровавой бойне Первой мировой войны?

«Никогда больше», «лишь бы не было войны» – вот главный принцип внешней политики, который в 20–30-е годы объединял в Европе левых и правых, богатых и бедных, сильных и слабых. И ради чего французские матери должны были отправить своих сыновей на войну, чего ради они должны были ждать град немецких бомб на свою голову? Для того, чтобы удержать три миллиона немцев в границах какой-то непонятной Чехословакии? Для того, чтобы растоптать столь громко и торжественно провозглашенные принципы «свободного самоопределения народов»?

Две большие разницы

В любом случае требования Гитлера не могут не быть признаны абсолютно справедливыми и обоснованными теми, кто считает справедливым и правильным решение Иосифа Виссарионовича Джугашвили протянуть руку братской помощи «единокровным братьям украинцам и белорусам», страдающим под гнетом чуть менее единокровных поляков. Если между 30 сентября 1938 года и 17 сентября 1939 года и есть какая-то разница, то все отличия – исключительно в пользу Гитлера.

В сентябре 38-го Гитлер не требовал ликвидации Чехословакии, не объявлял ее «уродливым детищем Версальского договора», не претендовал на то, чтобы самолично «восстановить мир и порядок на территории бывшего чешского государства». В Мюнхене требования Гитлера сводились к хрестоматийному «Отпусти народ мой». В сентябре 1938 года судетские немцы (или, выражаясь аккуратнее, значительная их часть) просили и даже требовали воссоединения с Германией. До 17 сентября 1939-го Сталин не смог (забыл, не удосужился) организовать хотя бы минимальную имитацию «народного волеизъявления» со стороны «единокровных братьев».

Наконец, даже в порядке глупой шутки не приходится говорить о «немецких партизанах», которые бы с оружием в руках сражались в Судетских горах против германской армии, а вот в Карпатах «единокровные братья» пытались вырваться из цепких объятий товарища Сталина на протяжении долгих-долгих лет и положили в этой борьбе десятки тысяч человеческих жизней…

Возвращаясь в сентябрь 38-го, отметим, что в парламентах и правительственных кабинетах Парижа и Лондона разгорелись ожесточенные дебаты. Решение о позорной капитуляции перед гитлеровским диктатом было принято, но лишь после ожесточенных дискуссий, и до самого последнего момента исход этой борьбы был отнюдь не очевидным! 27 сентября, за два дня до «Мюнхена», министр иностранных дел Франции Жорж Боннэ (один из главных проводников «политики умиротворения») записывает в своем дневнике: «Нужно любой ценой стремиться к соглашению. Большинство моих коллег решительно со мной не согласны. Бесспорно, стоит вопрос о моей отставке. В сообщении для печати, зачитанном по завершении заседания Совета министров, даже не упоминается моя фамилия…»

Париж, Берлин, Мюнхен, Лондон… А что же происходило в эти дни в Москве? Что говорило и что делало в момент нарастания «судетского кризиса» руководство самой мощной (в военном отношении) страны Европейского континента? Это простой вопрос, и ответ на него «знают все». Советский Союз гневно осуждал и горячо обличал, нарком иностранных дел Максим Литвинов со всех трибун клеймил позором политику «умиротворения агрессора», Москва многократно (советские историки выполнили эту работы за меня и посчитали точно – десять раз!) заверяла Прагу в своей неизменной поддержке, отмобилизовала и подтянула к западным границам несколько десятков дивизий…

Все хорошо, одно нехорошо – благостную картину протянутых рук братской помощи нарушает жалкое зрелище конечного результата. Возникает тревожный вопрос, который советская историография не желала даже задавать (не говоря уже о том, чтобы отвечать на него): «Почему горячие и искренние усилия могучего Советского Союза оказались совершенно безрезультатными?».

Нет, в самом деле, если великая держава, которая уже летом 1938 года считала танковые бригады – десятками, боевые самолеты – тысячами, очень хотела помочь Чехословакии (и не из одной только платонической любви к братьям-славянам, а дабы «предотвратить продвижение Гитлера на восток»), то что же помешало реализовать столь благородные намерения?

*Как и в большинстве подобных ситуаций, указать точные цифры невозможно в принципе: представители меньшинства всегда говорят о наличии большого числа беженцев, которых притеснения со стороны большинства вынудили бежать из родных мест, и людей, которые были вынуждены «записаться под другой национальностью».

**Судеты – это географический термин, название горного массива, расположенного на севере Чехии, на границе с Силезией. Большая часть населения этого района состояла из немцев, позднее этот термин – «судетские немцы» – стал использоваться применительно ко всему немецкому населению довоенной Чехословакии. Если же говорить об отторгнутых по решению Мюнхенской конференции территориях, то они включали в себя не только Судеты, но и район Рудных гор (северо-запад Чехии) и Богемских гор (юго-запад Чехии).

Продолжение читайте в следующем номере.